Многие Восьмерки рассказывают, что выросли в условиях «боевых действий» или конфликтов, в которых им приходилось быстро взрослеть, чтобы выжить. Большинство из них были неспособны сохранять детскую невинность, потому что в раннем возрасте чувствовали себя заброшенными или недостаточно защищенными, часто сталкиваясь с каким-либо насилием или пренебрежением. Во многих случаях Восьмерка была самым младшим, самым маленьким ребенком в большой семье. С точки зрения ребенка-Восьмерки, выживание зависело от отрицания того факта, что он маленький. Приняв образ кого-то, кто больше и мощнее, они смогли справиться с миром, который не обеспечивал необходимую любовь, заботу или защиту.

Таким образом, люди Восьмого типа обычно вынуждены были рано проявлять силу — преждевременно оставлять детство позади и становиться жесткими, чтобы защитить себя, а иногда и других. Чтобы удовлетворить собственные потребности, многим Восьмеркам пришлось взять дело в свои руки и контролировать окружение уже в раннем возрасте. Как отмечает Наранхо, «у меня сложилось впечатление, что насилие в доме [Восьмерки] встречается чаще, чем в жизни других типов, и в таких случаях легко понять развитие бесчувственности, ожесточения и цинизма»⁷⁵.

В подобных обстоятельствах ребенок-Восьмерка разрабатывает копинг-стратегию, основанную на том, чтобы быть сильным и брать на себя контроль любым возможным способом. Таким образом, стратегия Восьмерки сосредоточена на потребности ребенка ради защиты отрицать свою уязвимость и развивать веру в собственную неуязвимость. Став взрослыми, Восьмерки пытаются компенсировать беспомощность перед лицом несправедливости, с которой столкнулись в детстве, взяв справедливость в свои руки и проявляя силу во имя справедливости⁷⁶.

У Восьмерок вырабатывается способность автоматически становиться «большими», когда им бросают вызов, — согласно идее, что лучшая защита — это хорошее нападение. Эта «крупность» ведет к личностному стилю, характеризующемуся мощным и впечатляющим энергетическим «присутствием» (Восьмерки часто кажутся больше, чем они есть физически), большим аппетитом ко всему (еда, питье, удовольствия, секс) и чрезмерностью во всем (пить и есть слишком много, оставаться где-то слишком долго, слишком много работать). Поскольку Восьмерки рано хотят ощутить себя сильными и быстро учатся отрицать свою уязвимость, они часто чувствуют, что вправе устанавливать собственные правила и игнорировать ограничения, которые на них накладывают другие. Они склонны видеть реальность в своих собственных терминах, бессознательно искажая восприятие фактов и смешивая объективную реальность с личным ощущением того, что является правдой. Эта позиция сочетается с сильной волей и тенденцией рассматривать себя как самого могущественного человека вокруг — Восьмерки автоматически предполагают, что их взгляд на вещи — вообще единственный способ увидеть эти вещи.

Благодаря копинг-стилю, который основан на том, чтобы стать большим и сильным ради противостояния людям или трудным условиям, Восьмерки иногда могут восприниматься другими как властные или контролирующие, хотя часто считают себя просто прямыми и честными. Благодаря разработке особой стратегии выживания Восьмерки приобретают навыки в получении того, что им нужно и чего хотят, а также в борьбе с несправедливостью и защите тех, кто, по их мнению, нуждается в поддержке. Они преследуют свои цели с помощью силы, запугивания или агрессии. Восьмерки в большей степени, чем другие личности, готовы противостоять или сражаться с другими, если это необходимо.

Стратегия Восьмерок меньше осознавать свою уязвимость позволяет им чувствовать себя очень сильными и даже непобедимыми. Как «забывающие» о себе типы, они склонны минимизировать собственные физические потребности и естественные человеческие ограничения. Это поддерживает их позицию, согласно которой они могут многое взять на себя — очень много работать и нести бремя многих обязанностей, даже когда это наносит ущерб их здоровью и благополучию.

Однако, как указывает Наранхо, «обратная сторона необходимости в господстве — это страх [Восьмерок] перед чем-либо, имеющим отношение к беспомощности; это самый мучительный страх, который у них есть»⁷⁷. Эта личность опирается на силу и желание доминировать над другими как на ключевые компоненты своего жизненного подхода «нападение как защита». Кроме того, как предполагает психолог Карен Хорни, у них существует острая потребность в «мстительном триумфе», особенно когда они чувствуют, что их кто-то обидел. Ичазо назвал эту личность «Эго-Месть», чтобы отразить чувство мести, которое Восьмерка может испытывать в результате ранней потребности быть способным дать отпор. Наранхо ссылается на комбинацию «мощных импульсов и недостаточных сдерживаний» как на силу, стоящую за потребностью Восьмерок в мести. Но, безусловно, также играет роль отсутствие контакта с внутренней слабостью (и, возможно, смутное воспоминание о ней).

Амелия, принадлежащая к Восьмому типу, описывает ситуацию своего детства и развитие своей копинг-стратегии:

«Мои родители были сильными и харизматичными. Отец (тип 7) считал все „общественные правила" несущественными. Он делал все, что хотел, и считал себя Богом. Мою мать (Четверку) тянуло к жизни в высшем обществе, но очень огорчало иногда жестокое поведение отца. Это привело к многолетним очень жестоким словесным ссорам между родителями дома — но никогда на публике.

Поскольку они постоянно путешествовали, мы со старшим братом часто оставались с няней. Родители считали брата „наследником", и няня ему поклонялась. Хотя она определенно заботилась о моих самых элементарных потребностях, меня посчитали „лишней" обузой и удаляли из дома, чтобы она могла проводить больше времени с братом. Например, в детстве меня часто сажали в коляску, отвозили в конец сада и оставляли на много часов — и часто о ней забывали. Когда мы были маленькими, брат был хулиганом, а я служила ему боксерской грушей. Раньше я выполняла все его обязанности по дому, чтобы не быть жестоко избитой, и взрослые называли меня его „тайным слугой". Таким образом, с самого начала эта ситуация, в которой родители отсутствовали или постоянно ссорились, а брат, пользовавшийся их благосклонностью, вел себя плохо, привела меня к убеждению, что жизнь несправедлива и что нужно быть сильной, чтобы выжить. На мою уязвимость и невинность не обращали внимания, их не лелеяли, но на каком-то уровне я, должно быть, это понимала, потому что, когда меня отправили в школу-интернат в возрасте семи лет, я немедленно начала защищать и заботиться о тех, кто младше и уязвимее меня.

Даже сейчас, вспоминая, я чувствую это физически своим телом: челюсть сжимается при мысли о несправедливости и я наполняюсь энергией, которая как своего рода боевая броня. Как будто даже сейчас, в этот момент я реагирую на несправедливость. В моем сердце мало места — тогда или даже сейчас — для невинности и уязвимости, поскольку я все еще хочу защитить правду о милом, нежном и очень чувствительном ребенке, которым была — и в некотором смысле все еще остаюсь. Однако сегодня у меня есть более глубокое понимание, почему эта маленькая девочка внутри меня выбрала то, что считала необходимым в том очень юном возрасте, — быть жесткой и сильной!»